Возвращение
Продолжение. Ранее было В Умбе у Бродулина. Старая Умба

Вообще Умба это была первая цивилизация на всем пути с ЗАТО «Островной». Где были магазины, дорожные разметки, тротуары и парки. Где можно было позвонить.
Тогда я встречался с девушкой — Надеждой из Электростали. Она собиралась ехать учиться в Париж в конце октября, и мы должны были разминуться буквально на днях. Я относился к этой ситуации философски. Да — так да, нет — так нет. Всё равно встретимся. Ну а нет... значит, такова жизнь. Свои планы я менять тоже не хотел. Девушки приходят и уходят, а Кольский в сердце уже навсегда.

По возвращении в Москву мы свиделись лишь день, и она уехала. Потом я ездил к ней в Париж на Новый год, но нашим отношениям всё одно не суждено было сбыться. Она к весне уже подыскала себе кого-то во Франции. В целом, я это чувствовал, особенно после её слёз и слов на прощание тогда в Париже «Любви на расстоянии не бывает». Сейчас у неё двое детей и городская жизнь со всеми её эпитетами, а я с высоты времени своей колокольни смотрю однозначно: Кольский п-в это жизнь настоящая, духовная, природная — как угодно. А не мирские дрязги. Нет даже сомнений!
На Кольском я конечно скучал. Но в целом, стихи ей «не писались». Я один только написал, про кота — который тогда тоже у меня был. Надя всё переживала, что будет с котом, если она уедет, а я не известно где ещё окажусь. Перед походом выпустил его на вольные хлеба... Ну а что было делать? Вот это стихотворение. Написал в походе:

Масик сочиняет письмо в Париж
Где же Масик? Где ты, котик?
…пухнет беленький животик,
глазки хлопают отрадно,
смотрят вкрадчиво и жадно
на деревья, на листочки...
И им видятся кусочки,
то сосисок, то мясные,
рыбки пляшут золотые...
Меркнет свет. "Ну где ты, мама?
Ходит где она не знамо,
по Парижам, на скульптуры,
смотрит всякие натуры.
А я здесь, в подвале темном,
коротаю дни бездомно
и вздыхаю слезно, тяжко,
словно всякая дворняжка.

Утираю лапкой усик,
я не кот уже, а пупсик,
ушки никнут ниже, ниже,
хвостик пал, его не движет.
Посерели и яички,
а какашки – словно спички.
Мама, ну купи билетик!
Мама, привези обедик...
ну а можешь бандеролью
мне сарделек тех, что с кровью…
Только чтоб не видел папа...
у него побольше лапы,
вмиг сожрет, мне не кусочка...
Снова лютики-цветочки,
геркулес, иль эта гречка...
Даст пинка – лечу колечком.
Потому, прошу: не надо
мама, мне такой засады!
Лучше ты сама скорее
приезжай на сей неделе
и кончай такие муки
иль уйду в чужие руки!
Я зимой к тебе пытался
Доскакать – так задолбался
по дорогам шландыбрянить,
не по-русски тарабанить,
что терпенья больше нету...
Мама!!! Мама!!! Где ты? Где ты?
11 июля 08г.
p. s. Вот такие вот дела!

Но вернёмся в Умбу. Из Умбы уезжали раздельно – пересеклись на вокзале в 21-00. Поезд в 2 ночи. Встретились, набрали продуктов в магазине и спустились на берег реки – метров 300 от вокзала, развели по-старинке костерок и сварили вареники. Я немного вздремнул, Дима загрустил. Я ему уже говорил, что в конце такого маршрута накатывает состояние «смерти», которая в итоге воспринимается только как преображение — то есть часть жизни. И вот – его и «накрыло». Чувств словно нет… они как угли угасли. После жизни в природе понимаешь, что на сколько ты близок к человеческому роду – на столько и далёк от этой суеты. Этот дуализм, грань между материальным и духовным, особенно после большого похода становится реальней некуда. Как вот тайга – которая теперь зовёт, стонет на ветру по ту сторону реки, у которой мы зажгли свой последний костёр.
— Крайний, — поправляет Дима. – Нет последнего. Всегда крайне.
И вдруг заплакал. Ну блин...

И вот поезд – зоопарк. Просыпаюсь утром, а надо мной нависла откровенная женская грудь с золотым крестиком. Поезд тыгдыкает – грудь покачивается. Оглядываюсь. Со мной едут здоровенные мужики, с умным видом разглядывающие глянцевые журналы. Бабки, настойчиво рекламирующие пиво «Балтика» — матери, откровенно спаивающие молодёжь. И расфуфыренные дамочки с комплексом «юной москвички», пережимающие заплывающие от сидячей жизни талии… Это «когда-то» девушка стремилась выйти замуж, потому что позорно было оставаться с родителями. Стремилась создать семью. Сегодня воспитывают иначе: быть изысканно ухоженной — прерогатива важнее, чем ведение хозяйства. Сегодня именно это явление входит в понятие «настоящая женщина», в то время как, сама природа говорит, настоящая — это прежде всего мать, состоявшаяся или готовящаяся к тому, но всегда мать. Исчезла из жизни житейская практичность. Невинностью и любовью стали называть не способность родить здоровых детей и любить их, а некое ощущение чистоты, которое во что бы то ни стало требуется сохранить, даже когда «вторых половинок» случилось уже с десяток. Зато часто слышишь: «А вот настоящий мужчина...»
Можно сказать иначе, что существует привычка жить в дофаминовой зависимости, а серотонин низкий – отсюда и низкая способность к осознанным действиям. Но откуда эти отклонения в работе биохимии? Образ жизни!
Я в целом считаю, что деревенская жизнь всегда подразумевает: один не останешься. Так или иначе, молва будет определять характер твоей жизни, качество человека и автоматически подбирать ему пару. Одиночество – исключительно городское явление.

Вскоре за окном замелькали и многоэтажные «избушки», хаос нагромождения всего и вся – что мы так беспечно называем «жизнь». Но больше всего меня волнуют, конечно, женщины. Поэтому вскоре мы опять заговорили про них.
— А маникюр дамочек не короче медвежьих когтей! – говорю Димке, вспоминая ту Кольскую медведицу-красавицу, у которой нос был с топорище.
— Вот такие вот зверушки! – уже улыбается он. – Вижу, давно ты здесь не бывал. Присоединяйся!
КОНЕЦ
P. S. Описание путешествия тянулось 5 лет. Наконец, я осилил!