Возвращение

Продолжение. Ранее было В Умбе у Бродулина. Старая Умба

Вообще Умба это была первая цивилизация на всем пути с ЗАТО «Островной». Где были магазины, дорожные разметки, тротуары и парки. Где можно было позвонить.

Тогда я встречался с девушкой — Надеждой из Электростали. Она собиралась ехать учиться в Париж в конце октября, и мы должны были разминуться буквально на днях. Я относился к этой ситуации философски. Да — так да, нет — так нет. Всё равно встретимся. Ну а нет... значит, такова жизнь. Свои планы я менять тоже не хотел. Девушки приходят и уходят, а Кольский в сердце уже навсегда.

По возвращении в Москву мы свиделись лишь день, и она уехала. Потом я ездил к ней в Париж на Новый год, но нашим отношениям всё одно не суждено было сбыться. Она к весне уже подыскала себе кого-то во Франции. В целом, я это чувствовал, особенно после её слёз и слов на прощание тогда в Париже «Любви на расстоянии не бывает». Сейчас у неё двое детей и городская жизнь со всеми её эпитетами, а я с высоты времени своей колокольни смотрю однозначно: Кольский п-в это жизнь настоящая, духовная, природная — как угодно. А не мирские дрязги. Нет даже сомнений!

На Кольском я конечно скучал. Но в целом, стихи ей «не писались». Я один только написал, про кота — который тогда тоже у меня был. Надя всё переживала, что будет с котом, если она уедет, а я не известно где ещё окажусь. Перед походом выпустил его на вольные хлеба... Ну а что было делать? Вот это стихотворение. Написал в походе:

Масик сочиняет письмо в Париж

Где же Масик? Где ты, котик?

…пухнет беленький животик,

глазки хлопают отрадно,

смотрят вкрадчиво и жадно

на деревья, на листочки...

И им видятся кусочки,

то сосисок, то мясные,

рыбки пляшут золотые...

Меркнет свет. "Ну где ты, мама?

Ходит где она не знамо,

по Парижам, на скульптуры,

смотрит всякие натуры.

А я здесь, в подвале темном, 

коротаю дни бездомно

и вздыхаю слезно, тяжко,

словно всякая дворняжка.

Утираю лапкой усик,

я не кот уже, а пупсик,

ушки никнут ниже, ниже,

хвостик пал, его не движет.

Посерели и яички,

а какашки – словно спички.

Мама, ну купи билетик!

Мама, привези обедик...

ну а можешь бандеролью

мне сарделек тех, что с кровью…

Только чтоб не видел папа...

у него побольше лапы,

вмиг сожрет, мне не кусочка...

Снова лютики-цветочки,

геркулес, иль эта гречка...

Даст пинка – лечу колечком.

Потому, прошу: не надо

мама, мне такой засады!

Лучше ты сама скорее

приезжай на сей неделе

и кончай такие муки

иль уйду в чужие руки!

Я зимой к тебе пытался

Доскакать – так задолбался

по дорогам шландыбрянить,

не по-русски тарабанить,

что терпенья больше нету...

Мама!!! Мама!!! Где ты? Где ты?

11 июля 08г.

p. s. Вот такие вот дела!

Но вернёмся в Умбу. Из Умбы уезжали раздельно – пересеклись на вокзале в 21-00. Поезд в 2 ночи. Встретились, набрали продуктов в магазине и спустились на берег реки – метров 300 от вокзала, развели по-старинке костерок и сварили вареники. Я немного вздремнул, Дима загрустил. Я ему уже говорил, что в конце такого маршрута накатывает состояние «смерти», которая в итоге воспринимается только как преображение — то есть часть жизни. И вот – его и «накрыло». Чувств словно нет… они как угли угасли. После жизни в природе понимаешь, что на сколько ты близок к человеческому роду – на столько и далёк от этой суеты. Этот дуализм, грань между материальным и духовным, особенно после большого похода становится реальней некуда. Как вот тайга – которая теперь зовёт, стонет на ветру по ту сторону реки, у которой мы зажгли свой последний костёр.

— Крайний, — поправляет Дима. – Нет последнего. Всегда крайне.

И вдруг заплакал. Ну блин...

И вот поезд – зоопарк. Просыпаюсь утром, а надо мной нависла откровенная женская грудь с золотым крестиком. Поезд тыгдыкает – грудь покачивается. Оглядываюсь. Со мной едут здоровенные мужики, с умным видом разглядывающие глянцевые журналы. Бабки, настойчиво рекламирующие пиво «Балтика» — матери, откровенно спаивающие молодёжь. И расфуфыренные дамочки с комплексом «юной москвички», пережимающие заплывающие от сидячей жизни талии… Это «когда-то» девушка стремилась выйти замуж, потому что позорно было оставаться с родителями. Стремилась создать семью. Сегодня воспитывают иначе: быть изысканно ухоженной — прерогатива важнее, чем ведение хозяйства. Сегодня именно это явление входит в понятие «настоящая женщина», в то время как, сама природа говорит, настоящая — это прежде всего мать, состоявшаяся или готовящаяся к тому, но всегда мать. Исчезла из жизни житейская практичность. Невинностью и любовью стали называть не способность родить здоровых детей и любить их, а некое ощущение чистоты, которое во что бы то ни стало требуется сохранить, даже когда «вторых половинок» случилось уже с десяток. Зато часто слышишь: «А вот настоящий мужчина...»

Можно сказать иначе, что существует привычка жить в дофаминовой зависимости, а серотонин низкий – отсюда и низкая способность к осознанным действиям. Но откуда эти отклонения в работе биохимии? Образ жизни!

Я в целом считаю, что деревенская жизнь всегда подразумевает: один не останешься. Так или иначе, молва будет определять характер твоей жизни, качество человека и автоматически подбирать ему пару. Одиночество – исключительно городское явление.

Вскоре за окном замелькали и многоэтажные «избушки», хаос нагромождения всего и вся – что мы так беспечно называем «жизнь». Но больше всего меня волнуют, конечно, женщины. Поэтому вскоре мы опять заговорили про них.

— А маникюр дамочек не короче медвежьих когтей! – говорю Димке, вспоминая ту Кольскую медведицу-красавицу, у которой нос был с топорище.

— Вот такие вот зверушки! – уже улыбается он. – Вижу, давно ты здесь не бывал. Присоединяйся!

КОНЕЦ

P. S. Описание путешествия тянулось 5 лет. Наконец, я осилил!